ПРИЧАСТНОСТЬ
Всё больше склонен я к надежде
Среди утрат, среди потерь.
И то, чего не видел прежде,
Открылось явственно теперь.
Простором мир не изумляет.
Земля не так уж велика.
Мне каждый труженик-землянин
Стал кем-то вроде земляка.
Я понял сам в пути исканий,
Что краток век и тесен свет,
Что Микеланджело, тосканец,
Мне, таскинцу, почти сосед.
Сменились время и пространство
И убыстрился бег светил.
Острее чувствуется братство
Всех тех, кто землю посетил.
Я рад подобной перемене.
Такой родной, такой земной,
Сам Пушкин, словно современник,
Теперь беседует со мной.
Я верю домыслу, как факту:
Мой прадед знал ямщицкий труд,
Он мог Посланье мчать по тракту
«Во глубину сибирских руд…»
Хотя наш край считают глушью,
Его история громка:
Переворот пошел от Шуши,
Победа – от сибиряка.
Отец мой был трёх войн участник,
Мой брат сгорел в огне войны…
Всё резче чувствую причастность
К судьбе завещанной страны.
ОТЦУ
Прости меня, Илларион Григорьич,
Природный пахарь, красный партизан,
Не защитил я честь твою. И горечь
Самонеуваженья выпью сам.
Не бросил я клеветникам России
Калёных слов в бесстыжие глаза.
Меня Россия, может, и простила,
Но мне себя простить никак нельзя.
Я поднимусь на гору за деревней,
В тот самый тихий и печальный лес,
Где меж иных осьмиконечный, древний
На холмике стоит знакомый крест.
И сноп цветов – пунцовых, белых, синих –
Я положу в подножие твоё.
Спокойно спит вчерашняя Россия,
Мне больно, но не стыдно за неё.
ДУХ СИБИРСКИЙ
С той поры, как Дубенский с ватагой
К Яру Красному в стругах пристал,
Вольный дух и казачья отвага
Метят жителей в наших местах.
Разве Суриков не был отважным?
Разве не был раздольным Словцов?
Да и ныне из нас почти каждый
Красноярец, в конце-то концов.
Наши деды Москву отстояли,
И мы тоже страну не сдадим.
Дух сибирский,
внесённый в скрижали,
Будет передан и молодым.
По секрету скажу вам, что внука
Я, пока не подкосит недуг,
Не устану учить тем наукам,
Чтоб хранил независимый дух.
ТАЁЖНОМУ БРАТУ
Видно, пращуры были древлянами,
Коли нам так любезны леса
С родниками, грибными полянами
И деревьями ‒ под небеса.
Мы с тобою лесные, древесные
И почти деревянные мы.
Жизнь степная нам кажется пресною,
Городская – теснее тюрьмы.
Хоть дровишки таскаем вязанками,
Но мы любим удел наш лесной.
Как Есенин с берёзкой рязанскою,
Повенчались с ангарской сосной.
Уважаем соседа топтыгина,
Лося потчуем хлебом с руки
И в избушке охотничьей с книгою
Засыпаем под шелест реки.
Пусть кондовые мы, но бедовые
И в тайге (дальше в лес ‒ больше ГЭС)
Сотворили плотины бетонные,
Чтобы стало светлее окрест...
А когда нами жизнь будет пройдена,
Словно эхо в лесных голосах,
Наши души, дышавшие родиной,
Растворятся в сибирских лесах.
РУССКИЕ ПЕЧИ
Опять спозаранку шагаю в тайгу,
Рюкзак расправляет мне плечи.
Деревня стоит по колено в снегу,
И топятся русские печи.
Брусничным восходом окрашены сплошь
Увалы за крайней избою.
Наверное, в мире нигде не найдёшь
Таких непроломных забоев.
Шуршит под широкими лыжами наст,
Прошитый тропою оленьей.
Таких первозданных лесов, как у нас,
Нигде уже нет во Вселенной.
Мне здесь хорошо и в мороз, и в пургу,
Я здесь защищён и беспечен...
Россия стоит по макушку в снегу,
Но топятся русские печи.
СВЕТ РОДИНЫ
Полный света, сияния, блеска –
Лучезарный весенний восход
Всё мне видится над перелеском,
Упиравшимся в наш огород.
Не бывает чудесней видений…
Столько лет пролетело и зим,
Но мне памятен свет тот весенний,
Всё любуюсь я мысленно им.
Его отблеском дальним согретый,
Ныне исподволь осознаю:
Это ясным и радостным светом
Светит родина в душу мою.
И до вечного пусть до покоя
Озаряет мне думы и сны,
Ибо в жизни не знал ничего я
Ярче той лучезарной весны.
РУССКОЕ СЛОВО
Михаилу Попову
Скажи, луг росистый, скажи, бор сосновый,
Скажите, речные буруны,
Ну, чем оно так, наше русское слово,
Тревожит душевные струны?
Ответь, отчий дом, свежим хлебом пропахший,
Согретый дыханием печи,
За что с юных лет слово русское наше
Люблю я до боли сердечной?
Шепните, заветные книжек страницы,
Зачем в одиночестве снова
Листаю я вас и, как отблеск зарницы,
Ловлю самородное слово?
Оно – и молитва, и клятва, и песня
В устах наших грешных и душах.
Неужто и впрямь победит чужебесье
И русское слово задушат?
И, верно, беспамятным быть и беспечным
Мне к слову родному негоже.
Не зря ж на кресте моём осьмиконечном
По-русски напишут: «раб Божий...».
Когда погибнет лес в пожаре,
Встаёт он первым, примечай,
Среди обуглившихся гарей
Огнеупорный иван-чай.
Как бы дружиной после сечи,
Чтоб новый натиск отразить,
Встаёт и пики к небу мечет,
Врагу незримому грозит.
Встаёт из праха у обочин,
Вокруг полей и чёрных пней,
И от его кистей цветочных
Светлеет, точно от огней.
Встаёт, исполненный отваги,
За кругом круг, за рядом ряд,
И вдоль просёлков, словно стяги,
Куртины трепетно горят…
Жив иван-чай, прошедший пекло.
И да известно будет вам,
Всегда он восставал из пепла
И вновь восстанет! Чай, Иван...
СТАВКА РУСИ
От роду с сельской общиной
Связанный всем существом,
Там я не видел мужчины,
Чтоб не владел мастерством.
Всяк, исходя из потребы,
Гнул, и точил, и тесал.
Сам я умельцем пусть не был,
Но мастаков описал.
Перьев изгрыз я немало
С думой о нашем селе,
Что не на торге стояло –
На вековом ремесле.
Ладил – и знал себе цену
Каждый Иван и Пахом,
А барыши да проценты
Тяжким считались грехом.
Русь презирала века
Чудище – ростовщика.
Русь процветала, пока
Ставила на мастака.
СВЯТЫЕ СТАРУХИ
Среди нищеты и разрухи,
Дурниной заросших полей
Живут по деревням старухи,
Душою послушниц светлей.
Спокойные, ясные лица
Не ожесточились в трудах.
Таких не бывает в столицах
И прочих шальных городах.
А как их тяжёлые руки
Нежны, и теплы, и добры,
Доподлинно ведают внуки,
Льняные ребячьи вихры.
Телята, ягнята и гуси,
Наверно бы, тоже могли
Поведать о том, как бабуси
Их чутко пасли. И спасли.
Да что там телячий с гусиным
И всех братьев меньших роды -
Те бабушки нашу Россию
Спасали не раз от беды!
И ныне на них уповаю.
Восстанет страна, как трава,
Основа её корневая
Ещё, слава Богу, жива.
Я верую в эту основу
И мысли заветной держусь,
Что будет по вещему слову –
«Спасётся платочками Русь».