Борька бежал, пригибаясь и приседая, иногда оглядываясь по сторонам - не видит ли кто? Ходить здесь, вдоль реки, мать запрещала, но это была самая короткая дорога к дому. Еще Борька надеялся, что учитель не заметит его побега. Он всегда нервничал, когда задерживался в школе, но сегодня обстрел продолжался уж слишком долго, и, улучив минутку, когда на него никто не смотрел, выскочил из подвала.
Борька не любил школу, да это и не школа была – просто полуразрушенный подвал настоящей довоенной школы.
Классов не было, сидели все вместе - и большие и маленькие, каждый занимался своим, а учитель ходил вдоль рядов и что-то объяснял. Темно, шумно, тесно... Нет, школу он не любил, но, в отличие от других, еще не пропустил ни одного дня занятий. Ведь в школе кормили! К концу третьего урока нянечка тетя Саша вносила в класс большую кастрюлю с супом. Все бросали книги, и, не отрываясь, смотрели, как она, тяжело вздыхая, поднимает тяжелую крышку.
Честно сказать, суп был премерзкий – мороженая капуста и очистки от картошки, до войны мама такой даже скотине не варила, но это было тогда, до войны…. «Довойны»… Борька всегда произносил это слово как одно: довойны…
Кроме супа давали булочку, малюсенькую, чуть больше пятачка, тяжелую и сырую. Если булочку не съесть сразу, она высохнет и раскрошится в серые некрасивые комочки. Учитель ходил по рядам и смотрел, чтобы все ели. Иногда останавливался, запускал руку кому-то в карман, доставал булочку, очистку или капустный лист, укоризненно качал головой.
Есть надо было в школе, уносить домой ничего не разрешалось. Борька потрогал карман - булочка была на месте. Он научился прятать ее хорошо, учитель всего пару раз нашел. Борька запихивал булочку в ботинок, в пространство около щиколотки, и, когда выходил из класса, старался не приступать на ногу, чтобы не раздавить или не раскрошить. А уже на улице
перекладывал в карман куртки.
Рядом опять сильно ударило и загрохотало. Борька инстинктивно присел: «Да сколько же можно?! Наверное, Ниночка совсем заждалась»… Ниночка была слишком мала, чтобы ходить в школу, никаких садиков не было, и она сидела дома одна, пока не приходил Борька. До войны Борька не любил Ниночку, дразнил ее девчонкой и капризулей. Но уходя бить немца, папа и дедушка, строго-настрого наказали Ниночку беречь и заботиться о ней. Ниночка была маленькая, тихая, беленькая, с ней было совсем неинтересно, она целыми днями крутила из тряпочек пупсиков, а когда хотела есть или боялась обстрелов, тихонько поскуливала. Иногда, прибегая из школы, он видел, что она стоит у окна, выглядывая его, Борьку. Когда замечала, вставала на цыпочки, и в глазах появлялась ждущая голодная нотка. Борька ненавидел этот взгляд, от него противно начинало ныть в животе и щипать в носу. Тогда он торопливо вытаскивал из кармана засохшую булочку, неловко пихал Ниночке и отворачивался, чтобы не видеть, как она жадно, давясь, грызет ее и как поднимает с пола рассыпающиеся крошки.
Уже которую неделю он думал, как бы изловчиться и принести Ниночке супа, или хотя бы капустных листов, но придумать ничего не мог. Каждый раз он начинал есть школьный обед в надежде, что сегодня-то удастся хоть один капустный листик пихнуть в карман, но спохватывался лишь тогда, когда ложка стукала о дно миски.
«Все-таки хорошо, что есть школа, - подумал Борька. - Меня кормят. И матери на заводе дают обед. Когда уже вырастет эта Нинка, пойдет в школу, и он сам сможет съесть свою булочку? Если мама сегодня не сможет прийти, сидеть ему голодному до завтра».
Обычно мать приходила с завода поздно, раздевалась, устало садилась на стул и молчала. Потом замечала ждущие взгляды, поднимала руки к голове, распускала тугой пучок и в руках у нее оказывалась картофелина. Мать разводила кипяток, кидала туда пару кристалликов сахарина, делила картошину на троих - это был ужин. Но случалось так, что она не приходила, и тогда еды не было до следующего дня.
Вот и вчера не пришла… Борька ждал мать. Ждал, но бывать рядом с ней не любил. Теперь не любил. После письма. Письмо пришло где-то через месяц после проводов отца и деда. Письмо в настоящем толстом конверте с печатями. В таких конвертах приходили письма от бабушки из Москвы и означали, что она скоро приедет. Но это было тогда, "довойны".
Когда почтальон протянул матери письмо, лицо у нее стало такое некрасивое, губы скривились и задрожали, Борька испугался, что мать закричит. Но тут подбежала Ниночка, увидела письмо и радостно взвизгнула: «Это от бабушки? Она скоро приедет? Она пряников привезет?». Мать как-то резко втянула воздух и сказала: «Нет, зайка, это не от бабушки. Это мне, - замялась на секунду, - это по работе»... Ниночка вздохнула и, потеряв интерес, убежала.
А ночью Борька слышал, как мать плачет в подушку, давясь рыданиями. С тех пор Борька не любил быть рядом с матерью, он боялся, что она ему может сказать что-то такое, чего он совсем не желал слышать...
«Сегодня много стреляют, - подумал Борька, - а сил сидеть тут и ждать, пока обстрел закончится, уже нет. Ниночка там совсем голодная». Вчера он заметил, что она потихоньку ковыряет и ест глину с печки, жадно рассасывая глиняные комочки. «Когда наши победят, он попросит папу… - Тут Борька вспомнил мамино скривившееся лицо, - попросит маму купить много-много булочек и отдаст их все Ниночке, а сам будет смотреть, как она ест. Хотя нет, несколько штук он съест сам, не все одной Нинке».
Кажется, стрелять прекратили, Борька вскочил, и в этот момент что-то ударило, сильно, громко, гулко. Борька заметил, как что-то темное надвигается на него и, уже падая, подумал: «Только бы не на правый бок, где в кармане лежит булочка. А то раздавлю».
...Принесли Борьку на следующий день, соседи. Неловко, с легким стуком, положили на пол, и из кармана выпала маленькая засохшая булочка…