ВЕЗУНЧИК
В ординаторской мужского отделения психиатрической больницы сидели четверо: врач Чмырёва Жанна Ивановна, бывший спортсмен, а ныне санитар Мерзота Виктор Аркадьевич, нотариус Эдуард Эдуардович Твердохлебов и больной Пашин Григорий Александрович. Было обыкновенное майское утро тысяча девятьсот девяносто шестого года. Впрочем, Виктор в этот день рассчитывал на большую удачу.
Жанна Ивановна привычно обратилась к пациенту:
− Григорий Александрович, как вы себя чувствуете?
− Хорошо, − подскочил больной, теребя дрожащими пальцами больничную пижаму.
− Сядьте, сядьте. Скажите, инопланетяне, которые приходили к вам до помещения вас в наше отделение, ещё появлялись?
Пашин испугался и зашептал:
− Я видел их ночью.
− Во сне?
− Нет. Они хотели забрать меня. Сделали укол. А я был привязан, и им не удалось.
Чмырёва растеклась в усталой улыбке. Она, работающая пенсионерка, давно жаждала покоя, а денег не хватало, и мечтать об отдыхе не приходилось.
− Эдуард Эдуардович, − повернулась она к нотариусу и непонятно зачем официально произнесла: − Вы приглашены, чтобы помочь нам в одном очень важном деле. Ну, вы в курсе.
− Григорий Александрович, − Твердохлебов посмотрел на больного, − вы проживаете один в трёхкомнатной квартире.
− Нет, с инопланетянами, − поправил Пашин.
− Мать умерла, ухаживать за больным некому, − уточнила Жанна Ивановна.
− Кроме вас другие прямые наследники есть? − поинтересовался Эдуард Эдуардович.
Пашин не понял вопроса.
− Нет, − ответил за него Мерзота, и капельки холодного пота выступили на его невысоком лбу.
− Григорий Александрович, согласны ли вы, чтобы Виктор Аркадьевич пожизненно заботился о вас? − продолжил Твердохлебов.
Пашин взглянул затуманенным взором сначала на санитара, потом на врача.
− Он не возражает, − озвучила Чмырёва молчащего пациента.
− Распишитесь вот здесь, − и нотариус ткнул пальцем в какие-то бумаги.
Больной расписался. Твердохлебов, Чмырёва и Мерзота повозились ещё немного с документами. Эдуард Эдуардович передал нужные бумаги Виктору. Мерзота полез в карман, вытащил портмоне. Зашуршали долларовые купюры. «Зелёненькие» перешли нотариусу и врачу. Забытый всеми Григорий Александрович всё ещё теребил пижаму и бессмысленно смотрел перед собой. «Свершилось», − пронеслось в голове у Виктора.
Его дежурство уже закончилось. Он вышел на улицу. Было пасмурно. Солнце словно не хотело показаться из-за туч. Птицы спрятались в ожидании дождя, и с ними исчезла привычная радость утра. Мерзота размышлял о завершённой сделке. Он удовлетворённо тряхнул седеющей шевелюрой, потёр покрасневшие от усталости глаза, сел в свой «Ford». У обочины дороги Виктор заметил густо накрашенную молодую женщину в короткой юбке и блестящей кофте. «Видно, тоже с ночной смены», − усмехнулся он про себя.
− Эй, − окликнул Мерзота незнакомку, предчувствуя приятное времяпрепровождение,− не хочешь со мной прокатиться?
− Легко! − выпалила та и заскочила в машину.
«Везунчик», − подумал о себе Виктор Мерзота и нажал на газ.
ПОСЛЕДНИЙ БУКЕТИК
Вербицкой Валентине Геннадьевне
Смычок то взлетал, то нервно касался струны, струна дрожала и стонала. Николай, бывшая первая скрипка городского оркестра, хватив водки, играл свои вариации на темы Паганини. Початая бутылка стояла на столе, наполовину заполненный гранёный стакан отражал утренние лучи весеннего южного солнца.
Из детской комнаты, позёвывая, вышел Славик, шестилетний сын Николая.
− Пойди погуляй. Денег нет. Есть нечего, − произнёс Николай, не глядя в сторону мальчика и не прерывая игры, − мама сегодня приедет.
Мама, до нынешнего девяносто четвёртого года учительница детской музыкальной школы, возила теперь тяжёлые баулы с товаром из Польши, и сегодня автобус рейсом из Варшавы должен был прибыть поздно ночью.
Славику хотелось есть, но он послушно оделся, взял ключ на верёвочке, повесил на шею и тихо скрылся за входной дверью.
На улице было тепло. Радостно, словно в ожидании праздника, сновали воробьи. Мальчик повернул за угол дома и увидел пожилых женщин, торгующих тюльпанами, нарциссами и мимозой. Торговки, обращаясь к прохожим, то и дело покрикивали:
− Мужчины, покупаем женщинам цветы. Покупаем. Недорого.
Славик вспомнил, когда так бывает, и подумал, что сегодня, а может быть, завтра 8 Марта. Он подошёл к торговкам, наклонился и стал подбирать с земли брошенные за ненадобностью мелкие ветки с пушистыми жёлтыми комочками. Он решил сделать подарок маме.
− Ты что же это наш товар собираешь?! – воскликнула одна из женщин.
− Товар? – испуганно переспросил Славик.
«Товар», − пронеслось в голове знакомое мамино слово.
Мальчик, прижав к своей груди мимозу, побежал во двор к кустам самшита. Он наломал зелёных веточек, присел на корточки, составил несколько букетиков, поднялся и смело направился за угол дома.
− Тётенька, − обратился он к торговке, ранее испугавшей его, − дайте мне коробочку, у нас нет денег, но у меня есть товар. Смотрите! – и он протянул пучочки самшита с мимозой.
− Ишь ты, − удивилась женщина, подавая лист картона, − ну, становись, что ли. Торгуй.
Славик встал в ряд как равный.
Подошёл молодой человек и с улыбкой спросил:
− Почём продаёшь?
− Не знаю, − сознался Славик.
Парень положил на картонку мелочь, забрал один букетик, затем купил цветы у торговки и удалился.
…К вечеру остался последний букетик. Славик устал, от голода всё больше ныл желудок. Из-за угла дома появился мужчина, он заметил мальчика среди редких рядов продавщиц и приблизился. Увидев картонку с кучкой мелочи и букетиком, мужчина вынул из кошелька мелкую купюру, положил её на картонку и сказал:
− А букетик отдашь маме.
Когда мужчина исчез из виду, Славик бережно собрал все деньги в горсть, взял букетик, вернул картонку «тётеньке», попрощался и хотел было пойти за хлебом, но не знал, хватит ли у него денег. Вздохнув, мальчик побрёл домой. Он открыл ключом дверь и на цыпочках прошёл в комнату. Уронив голову на стол, похрапывал Николай. Скрипка и смычок аккуратно лежали рядом с опустошённой бутылкой и стаканом. Славик осторожно положил деньги и букетик на стол и отправился спать. Мальчик закрыл глаза и, засыпая, представил себе утро и радостное лицо мамы.
СОЛЁНАЯ БАТАРЕЯ
В квартире бабы Шуни потекла батарея. Течь была небольшая: просто на стыке с трубой появлялись редкие капли. Как всякая хорошая хозяйка, баба Шуня озаботилась и вызвала из ДЕЗа слесаря.
Здоровый детина лет сорока оценил ситуацию и, то ли не желая работать в воскресенье, то ли вымогая последние бабкины копейки, посоветовал:
− Батарею надо посолить, через несколько дней она заржавеет – и течь прекратится. А такой трубы у меня нет.
Детина ушёл. Старушка, не поскупившись, посыпала батарею крупной, как для капусты, солью.
Пролетело три дня. Батарея не сдавалась. Баба Шуня тоже. В очередной раз насыпав соли на стык, старушка принарядилась в церковь.
Баба Шуня не считала себя чересчур набожной, но она верила во Христа и Богоматерь.
В церкви старушка приблизилась к праздничной иконе, перекрестилась, поцеловала образ, зажгла свечу и мысленно обратилась ко «Всех скорбящих Радости»: «Матушка Богородица! Свет мой! Помоги мне с батареей! Течёт она, спасу нету!» Баба Шуня ещё два раза быстро перекрестилась и осталась на службу.
Старушка вернулась домой в обеденный час. Перед дверью в её квартиру толпились соседи во главе со слесарем.
− Вот она! – заорала женщина, живущая этажом ниже, − затопила всех и шляется где-то!
− Так я же её посолила! – прошептала баба Шуня.
− Что ты бубнишь, чокнутая? – не унималась соседка. – Открывай скорее. Воду перекрыли. Весь стояк мёрзнет. Что там у тебя?
Старушка никак не попадала ключом в замочную скважину. В конце концов она отперла дверь. Без приглашения толпа ринулась в квартиру.
На полу стояла вода. Труба отошла от батареи и торчала под углом к стене.
− Вот так рвануло! – удивился один из непрошеных гостей.
Телефон не работал. Слесарь помчался за подмогой.
Люди постепенно разошлись, оставив на полу грязное месиво.
Баба Шуня бегала с тряпкой, хлюпая носом и сапогами.
Часа через три батарея с новой трубой уже грела квартиру.
«Божечки ты мой! – волновалась старушка. – Что со мной будет?»
Недолго размышляя, она собралась в суд.
Был неприёмный день. В кабинете районного судьи сидела только юная секретарша.
− Доброго здоровьица, милочка! Помогите! Дайте бумагу и ручку: хочу заявление сделать, − суетилась баба Шуня.
− Присаживайтесь, гражданка, − предложила секретарь, доставая необходимое.
«Прошу суд разобраться в случившемся. Соседей залила не по своей вине. Батарею солила, как велел слесарь, а она прорвалась. Парфёнова А.А. 6 ноября 1996 года», − написала старушка и протянула девушке лист.
Секретарь прочитала, взглянула исподлобья в карие, прозрачные, словно из чешского стекла, глаза бабы Шуни и произнесла:
− Оставьте на подоконнике. Судья посмотрит.
Старушка вышла из кабинета. Солёные ручейки медленно потекли по глубоким бороздкам на её щеках. Баба Шуня ощутила лёгкость и радость: «Спасибо, Царица Небесная! Всё хорошо!»
ПЛАТА
− My name is Volodya. I’m nine. I’ve got a family. It’s small… − долбила Антонина Ивановна, воспитательница группы продлённого дня, занимаясь с учеником по просьбе его матери.
Через порог классной комнаты перешагнула высокая белоликая блондинка в модном джинсовом костюме и шёлковой блузке. В этой одежде Лилия, приёмная мать Володи, напоминала изящный цветок, облачённый в кричащую обёртку. Кивнув сыну и не поздоровавшись с Антониной Ивановной, Лилия спросила:
− Сколько я вам должна?
− Как договаривались, − смутилась пожилая воспитательница.
− У меня сегодня нет рублей. Есть только вот это, − и Лилия подала Антонине Ивановне ядовито-зелёную купюру.
− Но это же… − растерялась воспитательница и тут же нашлась: − Я с этим пойду в ближайший банк.
Ярко накрашенные губы Лилии дрогнули, и её лицо исказила полугримаса-полуулыбка. Она ничего не сказала, собрала обомлевшего от изумления ребёнка и, не попрощавшись, вышла с ним из класса.
У школы стоял её «Opel». Ехать до ближайшего банка было три минуты. Заведующей там работала подруга Лилии, Маргарита.
Оставив Володю в машине, Лилия поспешила в офис. Там её знали в лицо. Пройдя мимо охранника, она вошла в кабинет заведующей.
− Ритуля! Здравствуй, дорогая моя! Как поживаешь?
− Лилечка! Какими судьбами? – и подруги трижды поцеловались.
− Знаешь, с огромной просьбой к тебе. У меня неприятности. В общем, в твой банк должна прийти училка моего Володьки. Она натаскивала его по английскому. Он вытянул с тройки на пятёрку, но я не думаю, что это её заслуги. Володька же у меня не дурак! Короче, я не захотела расплачиваться и, шутки ради, подсунула ей фальшивку. А училка оказалась не такой простой: в ближайший банк пойду, говорит. Ну, сама догадываешься, что мне за это может быть. Выручай. Вот тебе деньги, и с меня презент, − многозначительно произнесла Лилия, добавляя лишнюю банкноту.
− Так почему бы тебе не вернуться и не заплатить ей? – колебалась брать доллары Ритуля.
− Не хочется. Она не профессионал, просто владеет английским. Она всё равно сидит на продлёнке, юбку протирает и зарплату ни за что получает. Девяносто четвёртый год на дворе, а мы никак обслуживающий персонал на место не поставим. Выручи. Не хочу перед ней в грязь лицом.
− Стерва ты, Лилька! Не оттого ли у тебя нет собственных детей: за грехи платишь! − уколола Ритуля.
− Зато у меня есть деньги! – и изумрудные миндалевидные глаза Лилии в чёрной оправе из длинных ресниц метнули молнию в сторону подруги.
− Ладно. Пусть будут волки сыты, и овцы целы. Точнее, в нашем случае, волки целы, и овцы сыты, − усмехнулась Ритуля, сгребая предлагаемые Лилей наличные.
Подруги, расставаясь, снова троекратно поцеловались.
Вернувшись в машину, Лилия повезла Володьку в свой любимый ресторан ужинать.
После работы Антонина Ивановна отправилась в банк.
В ближайшем офисе она обратилась к первому освободившемуся кассиру:
− Добрый вечер, девушка! Это фальшивая банкнота? – и воспитательница просунула в окошечко полученную от Лилии бумажку.
− Одну минуточку, − засуетилась предупреждённая кассирша. Она сбегала в кабинет к заведующей, принесла оставленные Лилей деньги. – Нет, всё в порядке. Будете обменивать на рубли?
− Дааа… − не то размышляя, не то отвечая на вопрос, удивлённо протянула пожилая женщина и дрожащей рукой полезла в сумку за паспортом.
…По дороге домой Антонина Ивановна завернула в аптеку и на все вырученные деньги купила лекарства своей тяжелобольной матери.