***
День до вечера жёг, но снедаемый ночью,
исчезал в непроглядности туч.
Горизонтом закат кровоточил,
запирались ворота на ключ.
Под сапфировым пологом ночи кромешной
час охоты лесному зверью…
Спят родимые в комнатке смежной.
Я тихонько с Тобой говорю.
Показалось ли?.. Но милосердие вижу
в несказанно-печальных очах.
Бьются спелые вишни по крыше,
шалью шёлковой ночь на плечах.
Суета человеков на время умолкла:
спят до света в гнездовьях своих.
В безмятежную темень поселка
мимо стражей ночи вековых –
Тополей-великанов, крадусь в запустенье,
где вишнёвые дебри во мгле.
Драгоценное мне утешенье:
обитать в милом сердцу селе.
Привиденьем брожу по уснувшему саду.
Размышлений колеблется нить.
В небесах возжигают лампаду.
Продолжаю с Тобой говорить:
Мне за что эта ночь, вишен чёрных паденье,
и псалма прорекающий глас?
И стихов благодать сотворенья
озарением, в несколько фраз?
А по крыше – не вишни, а звёздная россыпь
покатилась бесшумно в траву.
Я склонюсь и пошарю наощупь
и немного себе соберу.
Утра свет прорастёт, и поднимется алым
раскалённое марево дня.
Всё, как прежде, начнётся с начала,
Только прежней, не будет меня.
ПРОЩАНИЕ
Я – человек, а ты – мой дом.
Мы расстаёмся, но не верится.
В камнях замшелых веретеница
Упругим свёрнута жгутом,
Лежит в местечке обжитом,
Оранжереи сирой пленница.
На туях ржавое тавро.
Газона плешь. Сосредоточенно
Дырявое погнал ведро
Охальник-ветер. И всклокочена
Соломка в шляпке-болеро,
И дряблых яблок червоточина…
В печном поду лежит зола.
Шезлонги пылью припорошены.
И снежноягодник горошины
Рассыпал на краю стола.
Казалось, что ещё вчера
Дымился уголь, мясо жарили.
В стекле мерцала хванчкара
И спорили гуманитарии
В беседке милого двора…
Но убелило вновь черёмуху,
И долог день в трудах без продыху,
И посвежели вечера.
А на горе, на Камской улице…
(Как больно по живому рвать!)
От одиночества сутулится,
Хозяюшке былой под стать,
Мой добрый дом…
СЕНТЯБРЮ
И снова дождь, и снова скорый вечер.
Понурый сад, угасшие цветы.
Я зябкие укутываю плечи.
Как хороши осенние холсты:
Белесый сумрак гуще и мокрее.
И не дождаться поутру тепла.
Не проскользнёт в балконной галерее
Сиротский луч на зеркале стекла.
Но сентября приветствую проделки:
Он молод, и к тому же озорник!
То на пол семена смахнул с тарелки,
То зашвырнул в мангал мой черновик.
Он курткумне раздует парусами
И выгнет допотопный чёрный зонт.
Мы с ним вдвоём, янтарными лесами,
По тропам, уходящим в горизонт,
Уйдем, неисправимые бродяги,
Искать брусничных россыпей места.
Усталость растворит глоток из фляги:
Как влага родниковая чиста!
Мой деревенский щёголь, гость желанный!
Лишь август отгорит и в аккурат,
Слегка замешкав, утром осиянный,
Пшеничной шевелюрою космат,
Является сентябрь. И…зацветаю!
(У каждого своя пора цвести!)
Галчат окрепших суетная стая
Летит на зёрна у меня в горсти.
***
Из гнёздышка родительского дома,
Как и десятилетия назад,
Я, чьим-то властным голосом влекома,
Спущусь с крыльца в наш соловьиный сад,
Проститься с ним. А впереди – дорога.
Она в судьбу навеки вплетена.
Далёко ли, надолго ли, до срока? –
На все мои земные времена.
Такси, аэропорт. Сырые ветры.
Видавший виды серый чемодан.
Российские вокзалы в стиле ретро
И лица милых сердцу россиян.
И сколь не едешь – то тайга, то пашни,
То по лугам рассыпаны стада.
И минарет водонапорной башни
У станции, где мчатся поезда.
А на платформах смачный дух картошки
И молодильный яблочный налив…
Смеётся проводница на подножке,
Мол, спутник мой не в меру молчалив.
Открытому, но с хитрецой, народу
Не надо объяснять: откуда, чей?
Приметила: и племени, и роду
Того же ты, единых с ним кровей.
И этой глухоманью коренною,
Куда на счастье долей завело,
Как силой прорастаю корневою
И осеняю знаменьем чело
В благодаренье, что даётся снова
Мне постигать исконные края.
Гогочет гусь, мычит, чуть свет, корова
И светит в сердце родина моя.